К концу службы совсем стемнело, и пошел дождь. Молодой батюшка, как всегда задержался на исповеди и, когда все вышли на церковное крыльцо, было уже почти девять вечера.
Марина, сиделка из дома инвалидов, растерянно смотрела по сторонам. Она была последней исповедницей и, сейчас откровенно не понимала, как теперь ей добираться домой, в город.
Священник, увидев эту ее растерянность, обратился ко мне: « ты, Сергий как раз до города едешь, сделай милость, захвати рабу божью Марину с собой.»
Хорошо , батюшка, конечно, место есть – ответил я, про себя подумав – вдвоем-то и ехать веселее.
Марина, услышав мой ответ, обрадованно кивнула и побежала к машине . Она видно и не ожидала, что затруднение ее может так быстро разрешиться.
Мы все смотрели с крыльца, как она спускается вниз по тропинке , и как холодное темное месиво из грязи и снега прилипает к ее ногам и предательски подставляет подошвам скользкую ледяную корку. Я не громко , но так, чтобы все слышали пошутил: «осторожно двери закрываются, следующая станция – Петербург.» Две молоденькие барышни – прихожанки засмеялись: « Сергей, значит на твой поезд все билеты проданы?» . Я не успел ответить, потому что метров за пять до машины, Марина вдруг поскользнулась и полетела вперед навалившись всем телом на капот.
Я рванулся было в ее сторону, но увидев , что она все-таки устояла на ногах, осторожно спустился к машине – было действительно очень скользко .
Мельком оглядев капот и убедившись в наличии характерной вмятины , я молча помог Марине сесть в машину ,и наверное ,громче обычного хлопнул дверцей.
Мы поехали.
Марина сидела вся сжавшись, как провинившаяся девочка. Наконец глубоко вздохнув она тихо и быстро проговорила: «сколько я вам должна буду за капот?».
Этот ее вид и тон, обезоружили меня.
Да, бросьте Вы, домой приеду надавлю изнутри и все на место встанет – соврал я.
Марина повернула ко мне свое маленькое личико и робко, еле заметно улыбнулась.
Правда! Спасибо Вам! Я так испугалась…… за машину!
У нее были веснушки на вздернутом носике, тонкие обветренные губы и острые рязанские скулы. Большие серые глаза смотрели на меня с такой радостью, что я невольно улыбнулся.
Храм находился не так далеко от города. Дорога-то дорога – полчаса хода по магистрали .
Вполне сознавая свое «доброделание» я вел машину уверенно и спокойно.
Был самый конец осени, в этом году какой –то уж слишком быстротечной. В начале ноября успел выпасть снег и расстаять и еще раз выпасть и замерзнуть острым колючим настом на поле , в лесу и по обочинам дорог. Чернота ночи съедаемая яркими фонарями шоссе плевалась в стекло снежными зарядами. Машина шла весело и мягко оставляя позади дорожные знаки и темные силуэты попутных грузовиков. Когда колеса попадали в колею, заполненную водой, несло и приходилось чуть сбрасывать газ чтобы не развернуло.
Боковым зрением в эти моменты я замечал , что Марину происходящее мало интересует. Она не вжималась в кресло, не хваталась руками за ручку двери. Просто сидела и смотрела в окно перед собой.
Оправившись от своего падения, Марина всю дорогу , взахлеб, рассказывала о своих подопечных — инвалидах.
Вы наверное думаете, что они не нормальные – все так думают… ну, это в общем правильно. Они сами не могут ухаживать за собой. Неряхи ужасные….
Но только это не важно. Не это главное. Мы ведь на самом деле все почти такие же беспомощные. Видали как я полетела?! На своих ногах не могла устоять.
Марина перевела дух.
Знаете ,они такие добрые! Только вот их больше семи человек нельзя на такой поселок — ну, жители, не выдержат больше.
-Что значит не выдержат, Почему это? – не понял я.
— Тяжело им когда рядом слишком много… таких, инвалидов. Нервничать начинают. Могут вредить. А вот семь – для этого места в самый раз.
Когда до меня дошел смысл сказанного я искренне возмутился: неужели в этом вашем поселке все такие ….бездушные!?
Да это везде люди такие ,мир такой — Марина произнесла эти слова спокойно и вздохнула, как бы продолжая мысль:
А Сережку дауна — вы его в церкви наверно видели, – недавно санитар интернатовский обокрал
Как это?
А так.
Сережка денежки свои копил. Мы их учим здесь , чтобы они пенсии , по-пустому не тратили, а копили на что-нибудь нужное. Вот они и копят. Потом в день рожденья, например, угощение покупают для всех.
Только Сережа тогда в интернате жил после лета. А день рождения у него в ноябре. Вот он там пенсию свою и отдавал этому санитару, чтобы самому не потратить. А тот потом возьми да и откажись:
Ничего – говорит — ты мне не давал, не помню я!
Обманул убогого.
Через пару дней как раз Сережку и еще двоих интернатовцев снова к нам сюда привезли.
Сережка ругался конечно на этого санитара . Ой, как их там в интернате учат ругаться, не приведи Господь! А потом пристал к одной нашей нянечке, чтобы она помогла ему написать письмо.
Письмо?
Сам то он писать не умеет. А вот- говорит — надо письмо послать, чтобы санитар этот все понял.
Интересно. Я тоже недавно одно письмо написал…- отозвался я.
Какое письмо?
Не важно. Так что Ваш даун?
Знаете нервничал так пока сочиняли. Заставлял подробно написать обо всем. Обидно ведь ему! Он на эти денежки хотел праздник всем устроить.
Письмо написали, а как посылать не знаем. Ну — послать то можно, да какой смысл.
И вот я вечером пришла к Сереже в комнату. Он уже в кровати лежал.
Поговорили с ним о Боге, о храме.
Потом я спросила его: как ты думаешь, Сережа, Христос санитара-то твоего любит?
Задумался Сережа. Сел на кровати, голову опустил.
Христос всех любит – объясняю ему – и тебя и меня и санитаров. Всех. И ты тоже всех люби, как Христос.
На следующий день Сережка, перед литургией забрал у нас свое письмо. Взял, да на глазах у всех и порвал. На мелкие клочки. Рвет и смеется, сердечный и повторяет громко так: Христос всех любит, Христос всех любит.
В машине на несколько минут стало тихо.
Сережа это такой толстенький, светловолосый? – спросил я у Марины.
— Да, самый большой из них. Он без коляски. Видели как он молится? Выйдет на середину церкви, ручки вверх поднимет и смеется – чистая душа!
Въехали в город. Я остановился у ближайшей станции метро. Марина быстро попрощалась и скрылась за вращающимися стеклянными дверями.
Город после трассы слепил огнями. Машины толкаясь, выстраивались в очередь перед перекрестками, потом срывались обгоняя друг друга. Я, захваченный этим бессмысленным привычным соревнованием тоже мчался, обгонял, ругался.
Дома на столе меня ждали напечатанные листки. Мое письмо. Восемь страниц злой беспощадной правды. Переписанное, острое, конкретное и жестокое, еще сегодня утром казавшееся мне таким важным.
Не раздеваясь я прошел к столу и с ненавистью посмотрел на свои листки, а потом не читая принялся их рвать на мелкие кусочки.
Христос Всех любит – повторял я скороговоркой – Христос всех любит.
Потом закурил , прошел в коридор и зажег свет. Встал перед зеркалом в прихожей. Посмотрел на себя , на свои красные от дыма и бессонницы глаза.
Эх ты, даун ты даун – сказал я сам себе и засмеялся. И как-то легко и чисто стало на душе.
И я пошел спать
Просмотры (150)
